Ю.Л. Менцин

Загадки процесса Джордано Бруно

"Историк должен ясно ответить на вопрос: за что же,
в конце концов, сожгли Джордано Бруно?"
А.Ф.Лосев "Эстетика Возрождения"

"Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало.
Мы не знаем, что нам делать с иными мирами"
Ст.Лем "Солярис"

Осуждение и казнь Джордано Бруно - это не только трагедия, но и загадка: почему учение итальянского философа о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров в ней показалось инквизиции столь опасным, что для его искоренения 17 февраля 1600 г. в Риме на площади Цветов был разведен костер? На этот вопрос теологи и философы, политики и историки по-разному отвечают уже не одну сотню лет, но, пожалуй, только сейчас, приступив к активным поискам каких-либо сигналов от внеземных цивилизаций, мы начинаем в полной мере осознавать, насколько глубоким был разрыв Бруно с привычными, земными представлениями и ценностями и насколько все-таки земными остались его гениальные прозрения.

В настоящей статье я попытаюсь показать, что важнейшие причины осуждения Бруно были обусловлены, с одной стороны, тем, что развивая учение о множественности миров, он пошел гораздо дальше своих предшественников и, в частности, сумел выявить антихристианский потенциал этой древней идеи. С другой стороны, Бруно оказался заложником собственных идей, не имея возможности ни отказаться от них совсем, ни продолжать их разработку (как Галилей после покаяния) в более приемлемой форме.

Непонятный приговор

В. С. Рожицын - автор фундаментального исследования процесса Бруно писал, что причины осуждения философа были достаточно непонятными даже для многих очевидцев казни, т.к. перед народом зачитали лишь приговор без обвинительного заключения. В тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь - причины осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях, давших основание объявить Бруно нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в чем конкретно состояли положения, повлекшие за собой осуждение, не разъяснялось [1, с. 366-370].

Юридическая неконкретность приговора породила в Риме слух, чо Бруно сожгли "за лютеранство", что было бы вопиющим нарушением достигнутого в 1598 г. соглашения о примирении между протестантами и католиками. Опровергая подобные слухи Каспар Шоппе - человек, близкий к папскому двору, - объяснял в письме к своему другу, что сожженный был не лютеранин, а воинствующий еретик, который учил в своих книгах таким чудовищным и бессмысленным вещам, как, например, то, что миры бесчисленны, что душа может переселяться из одного тела в другое и даже в другой мир, что магия - хорошая и дозволенная вещь, что дух святой - это душа мира и т.д. и т.п. Не раскаявшись в своих грехах, писал Шоппе, Бруно жалко погиб, отправившись, думаю я, в другие, измышленные им миры, рассказать, что делают римляне с людьми богохульными и нечестивыми [1, с. 369].

Каспар Шоппе, послание которого долгое время оставалось единственным письменным свидетельством о причинах сожжения Бруно, несомненно связывал ересь Бруно с учением о множественности миров, хотя характер этой связи и не был достаточно ясен. Косвенным подтверждением связи осуждения Бруно с его учением о множественности миров служило и то, что запрету и сожжению были подвергнуты книги философа. И наконец, самым важным свидетельством этой связи явилась та настороженность и враждебность, с какой церковь стала относиться ко всему, что хоть как-то напоминало ей идеи Бруно: запрет 1616 г. на распространение учения Коперника, осуждение в 1633 г. Галилея, неоднократные, хотя и совершенно неэффективные попытки запретить книгу Фонтенеля "Беседы о множестве миров" (1686) и многое другое.

В XIX веке, когда учение о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров в ней получило повсеместное распространение, имя Бруно было занесено в почетный список "мучеников за науку", а в 1889 г. в Риме на Площади Цветов был установлен памятник, на котором написано: "Джордано Бруно от столетия, которое он провидел, на том месте, где был зажжен костер". Казалось бы, справедливость восстановлена, однако в этом же столетии была обнаружена часть считавшихся безвозвратно потерянными документов процесса по делу Бруно. Эти документы стали для историков подлинной сенсацией и заставили по-новому взглянуть на вопрос о причинах осуждения Джордано Бруно. В середине XX века католические историки А. Меркати, Л. Фирио, Л. Чикуттини пришли к категорическому выводу о полной невиновности церкви в этом процессе, где речь шла не о научных и философских вопросах, не о бесконечности и вечности Вселенной, а о вопросах богословия и религии. Джордано Бруно судили не как мыслителя, настаивали эти историки, а как беглого монаха и отступника от веры. В его дело церковь могла и должна была вмешаться. Способ, которым церковь это сделала, оправдывается той исторической обстановкой, в которой ей приходилось действовать, однако право вмешаться в этом и во всех подобных случаях для любой исторической эпохи остается прирожденным правом церкви, не подлежащим воздействию истории [3, с. 356].

Возможно, что сейчас, когда Ватикан официально признал неправоту в процессе Галилея, не исключено некоторое смягчение позиций и в вопросе об осуждении Бруно. Однако в целом следует признать, что у историков были серьезные основания для столь категорических высказываний. Из материалов процесса было действительно видно, что перед инквизицией предстал не мирный философ, а матерый враг, причем не только католической церкви, но и всего христианства. Что же касается ведения процесса, то скорее следует удивляться терпению следователей и судей. Судя по всему, они хорошо понимали всю серьезность брошенного церкви вызова и, как следствие, бессмысленность "выбивания" нужных показаний любой ценой. Инквизиции нужно было действительно добровольное и чистосердечное раскаяние Бруно. Именно поэтому он, видимо, бросил своим судьям ставшие знаменитыми слова: "Вероятно, вы с большим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его." Но чего же могли бояться видевшие немало различных еретиков и святотатцев судьи Бруно? Для того, чтобы ответить на этот вопрос и заодно понять, какую все-таки роль в осуждении Бруно сыграла его философия, рассмотрим сперва основные моменты инквизиционного процесса.

За что же его все-таки сожгли?

В начале многих трагедий были слова. Сперва слова новых, неслыханных ранее учений, затем старых как мир доносов.

В ночь с 23 на 24 мая 1592 г. Джордано Бруно был арестован инквизицией Венецианской республики. Основанием для ареста послужили доносы дворянина Джованни Мочениго. 26 мая начались допросы Бруно, а 2 июня, отвечая на вопрос о сути своей философии, Бруно сказал:

"В целом мои взгляды следующие. Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества божества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, и другие бесконечные миры, создало конечный мир.

Итак, я провозглашаю существование бесчисленных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве" [2, c. 342].

Вряд ли, конечно, подобные взгляды показались следователю Салюцци бесспорными, однако в данный момент философия Бруно интересовала его лишь постольку, поскольку о ней упоминал в своем доносе Мочениго, рассказывая при этом о вещах, куда более страшных, чем иные миры. Так, Мочениго утверждал, что живший в его доме в качестве учителя Бруно в разговорах неоднократно отвергал догматы католической церкви, называл Христа обманщиком, дурачившим народ, издевался над непорочным зачатием, рассуждал о каких-то бесчисленных мирах, заявлял, что хочет стать основателем "новой философии" и т.д. и т.п. [1, с. 285].

Все подобные обвинения Бруно отверг категорически, а на первый (и обязательный!) вопрос следователя, знает ли арестованный, кто мог написать на него донос и нет ли у писавшего каких-либо причин для мести, Бруно сразу же назвал Мочениго и объяснил, что, хотя он добросовестно выполнил все взятые на себя обязательства по обучению Мочениго так называемому "луллиеву искусству" (моделированию логических операций с помощью символических обозначений), последний не желает рассчитаться и стремится всеми силами задержать Бруно у себя дома1. Тем самым, по закону донос Мочениго терял юридическую силу, а венецианские знакомые Бруно отказались подтвердить предъявленные ему обвинения. В принципе, Бруно мог надеяться на освобождение, но в этот момент на него поступил донос от сокамерников, которые сообщили, что Бруно издевается над их молитвами и проповедует какие-то ужасные вещи, утверждая, в частности, что наш мир - это такая же звезда как те, которые мы видим на небе [2, с. 373]. По закону этот донос не мог рассматриваться как дополнительное основание для обвинения, т.к. исходил от лиц, заинтересованных в смягчении своей участи. Однако он был приобщен к делу, а у инквизиции появились весьма серьезные сомнения в искренности арестованного.

Предвосхищая вопрос о возможности каких-либо провокаций со стороны инквизиции или просто ложных доносов, отмечу, что стремление лезть на рожон всегда было отличительной чертой характера Бруно. В воспоминаниях современников он сохранился как человек импульсивный, хвастливый, не желающий в пылу полемики считаться ни с чувством собственного достоинства противников, ни с требованиями элементарной осторожности и даже логики. Причем все эти, безусловно, не украшающие философа черты характера нетрудно обнаружить и в его всегда ярких, полемически заостренных сочинениях. Поэтому у нас нет особых оснований полагать, что доносчики - люди в основном малограмотные и богобоязненные - что-то специально выдумывали, чтобы опорочить Бруно. К сожалению, с этой задачей он справлялся самостоятельно. Вот, например, один из образцов ответа Бруно следователям, зафиксированных в "Кратком изложении": "Обвиняемый отрицал, что высказывался о девственности (богоматери - Ю.М.): - Да поможет мне Бог, я даже считаю, что дева может зачать физически, хотя и придерживаюсь того, что святая дева зачала не физически, а чудесным образом от святого духа. - И пустился в рассуждения о том, каким образом дева может физически зачать." [3, c. 383].

Сходным образом Бруно отвечал и на многие другие вопросы. Обвинения в прямых ересях и кощунствах он категорически отвергал, либо говорил, что его неправильно поняли и исказили его слова, либо, в сомнительных случах, выкручивался и утверждал, что имея сомнения и неправильные взгляды, держал их при себе и никогда не проповедовал. Понятно, что подобное поведение Бруно вряд ли могло убедить следователей и судей в его искренности и набожности. Скорее они могли предположить, что Бруно просто издевается над символами веры, и сделать из этого соответствующие выводы.

"Ты, брат Джордано Бруно, ... еще 8 лет назад был привлечен к суду святой службы Венеции за то, что объявлял величайшей нелепостью говорить будто хлеб превращается в тело (господне - Ю.М.)" и т.д. [1, с. 364]. Так начинался приговор, в котором Бруно был публично объявлен нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком, и после знакомства с материалами процесса нам трудно не согласиться с теми историками, которые утверждают, что согласно законам того времени, "дело Бруно" не было расправой над невинным. Другой вопрос, в чем конкретно виновен Бруно? Публично перечисляются кощунства, способные поразить чувства верующих, но ничего не говорится об обстоятельствах, в которых они произносились. Между тем, для вынесения приговора крайне важно знать, были ли эти слова частью еретической проповеди или они произносились в частной беседе, или вообще являлись риторическими оборотами в богословском диспуте. К сожалению, все эти "тонкости" в приговоре не разъясняются, а сам приговор напоминает скорее донос, чем юридический документ, содержащий четко выделенные причины осуждения.

Немало вопросов вызывает и то обстоятельство, что, имея дело с отпетым еретиком и святотатцем, инквизиция тянула дело в течение 8 лет, хотя в приговоре специально отмечалось похвальное рвение инквизиторов [1, с. 368]. Но разве для того, чтобы разобраться с кощунствами, требовалось столько времени, или у святой службы не было соответствующих специалистов, в присутствии которых Бруно вряд ли мог бы пускаться во фривольные рассуждения о непорочном зачатии? Далее, неужели для осуждения всех подобных богохульств понадобилось созывать конгрегацию из девяти кардиналов во главе с папой? Нельзя ли в связи с этим предположить, что церковь, обвиняя Бруно публично в грехах, понятных толпе, на самом деле наказывала его за грехи, о которых народу знать не полагалось?

Обращает внимание то, что уже в самом начале процесса люди, решавшие судьбу Бруно, прекрасно понимали, что имеют дело с человеком нетривиальным. Так, папский посланник, требуя от властей Венеции выдачи Бруно римской инквизиции, - а это требование было серьезным посягательством на независимость республики, - подчеркивал, что Бруно - это "заведомый еретик", судить которого следует в Риме, под надзором папы [2, с. 373]. В свою очередь, прокуратор республики Контарини настаивал на том, что Бруно необходимо оставить в Венеции. В докладе Совету Мудрых Венеции Контарини отмечал, что Бруно "совершил тягчайшее преступление в том, что касается ереси, но это - один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и обладает необычайными познаниями, и создал замечательное учение" [2, с. 374]. (Выделено мной - Ю.М.)

Вряд ли, конечно, прокуратор стал бы беспокоится из-за простого святотатства, а упоминание "замечательного учения" Бруно заставляет нас вспомнить, что и в доносах на него, и в письмах Шоппе нечестивость Бруно связывалась с идеей множественности миров, о которых столь часто любил рассуждать философ.

Из сохранившихся документов следствия видно, что на допросах по философским вопросам Бруно уже не ерничал и развивал взгляды, согласные или буквально повторяющие то, что он писал в своих книгах. Однако, судя по всему, его ответы не удовлетворяли судей. Так, мы видим, что следователь в Риме возвращается, и неоднократно, к ответам Бруно, включая изложение его учения о множественнсти миров, данное еще в Венеции. Новые ответы либо остаются без каких-либо комментариев, либо сопровождаются примечаниями типа: "Ha XIX допросе, по существу, отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства." Или "Относительно этого ответа (о множественности миров - Ю.М.) опрошен на XVII допросе, но не ответил утвердительно, ибо вернулся к тем же показаниям." [3, c. 374].

И все же попытки утверждать, что Бруно сожгли "за множественность миров", коперниканство, бесконечность Вселенной или другие философские учения, наталкиваются на очень серьезные возражения. Так, А. Ф. Лосев вполне резонно указывает, что многое в учении Бруно было созвучно идеям его предшественников и последователей - Николая Кузанского, Фичино, Коперника, Галилея, Кеплера и других, но инквизиция почему-то отправила на костер только Бруно. Анализируя причины этой селективности, Лосев пишет, что роковую роль в судьбе Бруно сыграло то, что он развивал очень последовательную, без каких-либо оглядок на "христианскую совесть" версию пантеизма - философско-религиозного учения, как бы растворяющего Бога в природе, отождествляющего Бога и мир. Такое растворение, характерное для языческого, античного неоплатонизма, вело к фактическому отрицанию творца мира как надмировой абсолютной личности и, как следствие, к антихристианству и антицерковности. Вот за этот языческий неоплатонизм, считает Лосев, Бруно и пострадал [4, с. 471, 477].

Следует подчеркнуть, что выявление в учении Бруно неоплатонизма (пусть даже языческого) или пантеизма еще не объясняет ни антихристианство Бруно, ни того, почему он был именно сожжен. Сам Лосев отмечает, что во времена Бруно неоплатонизм был весьма распространен даже среди церковных деятелей. Однако люди, развивавшие эту философию, каялись затем в своих нехристианских чувствах, причем "каялись безо всякого принуждения, в глубине своей собственной духовной жизни и перед своей совестью. Совсем другое дело - Джордано Бруно, который был антихристианским неоплатоником и антицерковником в последней глубине своего духа и совести" [4, с. 471].

Сказанное Лосевым означает, что для понимания трагической судьбы Бруно мы должны, как минимум, попытаться понять, как у человека, воспитанного в рамках христианской культуры, могла отсутствовать "христианская совесть" и какую роль в этом отсутствии сыграла развиваемая философом концепция множественности миров. При этом, однако, надо учитывать, что осуждение Бруно вообще нельзя однозначно объяснить какими-либо "измами". Конечно, церковь боролась с ересями, язычеством и, тем более, антихристианством (например, с сектами всевозможных "сатанистов"), но само по себе наличие в учении того или иного прегрешения, пусть даже очень серьезного, еще не означало, что автора учения следует отправить на костер. Церковные иерархи нередко закрывали глаза на многие ереси, а папа Климент XIII, например, приблизил к себе обвинявшегося в атеизме философа Чезальпино. Тем не менее, этот же папа возглавил конгрегацию кардиналов, осудивших Бруно, хотя, справедливости ради, следует отметить, что он неоднократно использовал свой решающий голос для того, чтобы оттянуть вынесение окончательного приговора, надеясь на раскаяние подсудимого.

Мне кажется, что при анализе процесса Бруно резоннее спросить, не за что (причины для расправы можно найти всегда), а для чего его сожгли? Ведь в принципе подсудимого можно было без всякого шума "сгноить" в тюрьме инквизиции, где он уже просидел несколько лет. Однако церковь почему-то устроила публичную казнь, не объяснив толком, за что именно сжигают человека, точнее, обвинив философа в примитивных кощунствах. Впрочем, может именно в такой дискредитации мыслителя и состояла основная цель судей? Но это означает, что основную опасность представлял уже не сам Бруно, а его учение, которое могло распространяться благодаря тому, что ряд книг философа был издан. Это учение и требовалось как-то дискредитировать, продемонстрировав, что из себя представляет его автор - "нераскаявшийся, упорный и непреклонный еретик". Другой, конечно, вопрос, удалась ли и могла ли вообще удасться затея судей? Но сейчас нам важнее попытаться понять, почему учение Бруно представляло (и представляло ли) опасность для церкви?

Литература

1. В. С. Рожицын. Джордано Бруно и инквизиция. М.: Изд. АН СССР, 1955.

2. Джордано Бруно и инквизиция. Протоколы процесса Джордано Бруно в венецианской инквизиции // Вопросы религии и атеизма, т.1. 1950, с .325-419.

3. Джордано Бруно перед судом инквизиции (Краткое изложение следственного дела Джордано Бруно) // Вопросы истории религии и атеизма, 1958, с. 349-416.

4. А. Ф. Лосев. Эстетика Возрождения. М.: Мысль,1978.

5. В. П. Визгин. Идея множественности миров. М.: Наука, 1988.

6. И. С. Шкловский. О возможной уникальности разумной жизни во Вселенной // Вопросы философии, 1976, N9, с. 80-93.